Memoirs by the Beslan school massacre survivor schoolgirl agunya in livejournal diaries rough translations: the third day with over thousand hostages 344 were killed including 186 children during risky rescue operation by special forces (original text in russian) with docdrama reels as visual comments http://agunya.livejournal.com/13392.html
To be honest – the third day of writing is not on the “hot pursuit”. He was too catchy and too long memories of him bring me pain, so I could record them. I could not finish it. Because I can not live it to the end.
Denouement.
Woke up very early. Somewhere in the beginning of the sixth, because it had not yet dawned when we were transferred back to the gym. Our sites
the windows on the benches were occupied, and eventually we found ourselves between the ring and the center of the gym.
The time passed very slowly, crawling. For a while we were still asleep. Desire to kill. And impotence, did not even want to move. I saw some people kegs of yellow liquid, at first I did not realize that it was urine. All this time with Zarina was her cousin, a first grader, she was very afraid of him. On the third day he was very weak, and kept asking for water. Then she picked up somewhere in the urine of a broken cheap casket and gave him a little, wiping her own and his own face. I was unable to overcome their squeamishness and my thirst was not so strong to drink it. Zarina just wiped my face and lips. It was not so disgusting at the moment, no. Beside him sat a boy from a parallel class, and obviously was not in itself. Asked us for our phone numbers, be sure to want them to remember and type, when we will go from there. And when I saw the jar of urine, began to throw it and yell to us that we did not drink “is the oil”. Dicko wanted to sleep. I have dreamed of not so much on the release, but about death, because it seemed a more likely outcome. And like the third day we have only one thing – the end. Either end, if only it was all over.
In the helplessness and desire to sleep, I would drop to the floor, but the rebels said they would shoot anyone who loses consciousness. Then Mother said: “We need to get up.” We Zarina leaned to each other backs, and sat, because the force is not left to itself mum was already very, very weak. Zarina asked me what time. All this time I have loved the red-brown watch ‘Swatch’, which I gave to my sister, so I am all 3 days could focus over time. At that time it was nearly an hour of the day, somewhere without the 5.10 minutes. Then the phone rang. Occasionally, the militants called, and they all (as we thought, probably) retold the hostages. “From Chechnya’s withdrawal of troops – they said. – If the information is confirmed, we’ll start you a little release. And then my first time in all these three days, wanted to cry, because there is hope that we will do from there. And then …. I just lost consciousness, and when I came over me burning roof, everything fell, people were lying around. And the first thing I saw when I got up – a burning and charred corpse of one of the terrorists on a chair, a shell burst, which is poured a bucket with water, the other gunman. They began shouting that living rose and left the gym in the hallway. I do not know why, but my mother and I stood up and went. I had noticed a small dimple on the broken left hand and mentally relaxed, that there is no other wounds. My mother is in the right shoulder was a small and narrow opening. On the way to the door I tried to go carefully, everywhere lay the body, fragments of the ceiling, smoking wooden beams. Near the door I saw something that still spinning in my head when I think about the terrorist attack … I saw the body of a small, thin girl, but when I looked above the neck, I realized that just do not see the top half of the skull, some white red pulp of the beautiful, but dead face. It was the most terrible and awful moment, perhaps, then came to me the realization that it all really.
The militants took us from the gym in the dining room. There hostages could drink water from the barrels, some children eagerly ate cookies. Near me stood a man with a boy in her arms. The boy was still dressed in pants and a white shirt, at the center of which was a big red bloody circle. He did not breathe, or rather, his breathing was more like a strange animal rattle. My mother asked me: “This is what my Vova?”. I sort of knew it, but then could not be sure of anything, as if my vision, perception and psychology have played with me. And attached to his mother one girl about 8 years in the dining room and said: “Galina Hadzhievna, I know you. You are my pick to live with? My mother and sister died. Likewise, her blood from his mouth was. I want to live with you, I know how to dress herself and swim, well? “. My mother only nodded in response, tried to calm her and she kept beside her.
Then they forced the hostages to put in the window (as in the dining room were still covered with bars) of the children that those soldiers were waving rags and shouted that there hostage, so that our people did not shoot. Women do not want to put children and embarked on the sills themselves. All again lay on the floor (I then almost run over, my mother helped to get out from under the piles of bodies). Then there was another explosion is very strong on its power. I looked at that moment in the ceiling and the hot dense blast splashed me from head to toe. I thought: “This is the end. At this time, I just died. ”
I woke up. Brush has hung, were swamped in the blood of my favorite “Swatch”. I looked at his foot and saw that through the wound below the knee, I see something white, bright, like a bone. I was quite painful, just hard to raise the arm and leg. My mother lay beside him. “My leg, – she said. – Care. never forgive myself that listened to her, turned and went. I do not know what it was. Where is betrayal.
I crawled on all fours to the broken window. Near the window stood some stoves, I got to the window sill. At one of these stoves were two naked corpse depleted boys. They were like brothers. Their eyes … Apparently, they exhibited in the window with a rag. Or kids just wanted to get away.
Up the street I left with one motion, when my foot fell through the crack. I have almost never felt the leg, could not find her, all pulling her, pulled, and nothing I have not worked. Below I have waited for our militia, and military. They shouted to me: “Come on, sweetheart, come on, honey!” And I could not. From this sense of helplessness and hopelessness, I began to cry. For the first time in 3 days I cried. But then somehow gathered and released his leg. I picked up, put on a stretcher, suffered through some yards, thrown in a keyway and drove away. My right foot all the way in a strange swinging. In Lasik with me was a woman, who at first eagerly drank the water. And I did not care. Force was no longer happy …
Then I find a home, then I will be taken into loaf hospital, where I’ll lie in one operating room with my mom, but only found out afterwards, then I will fight with their conscience, that he did not seem that I am still being held hostage; then I’ll read sms sisters and accidentally read condolences about my Mom, then call me to say that the letter D in MADAMM no more – Dzerochka died, that Arsene is not alive, that Alanka – my heroine of all these three days, died, that Sabine was buried in a closed coffin after examination; that Albina V. takes the children, that the noblest and strongest have died, burned, bled … and a lot of different “then. Until now dying because of the effects of terrorist attack. Until now, people are living these events again and again. I will not tell even half, probably. Memory – a wonderful thing: they seek to forget all the bad, terrible, sick.
Every day – new “later”. I do not know what to do to make this happens again. Or something else awful. I tell you my story. All that has happened – has happened in my beloved school, with my family and my favorite people, and I think that I have the right not to talk about their pain to you. What I then called life – taken from me. Some people are deprived even the right to life. Over many bullied so far, making them even more maimed.
Beslanchane trying to spread the truth. But this is our bad turns. The investigation has been going on 6 years and will not move forward. All the questions that we had then, and remains to this day. This – my truth may sometimes too outspoken, sometimes even cruel and sickening. NB Moscow Terror theatre docrama was a prelude to Beslan
03.09.2004. День третий.
3/9/2010 02:48
Скажу честно – третий день писала не по “горячим следам”. Он был слишком запоминающимся и слишком долго воспоминания о нем приносили мне боль, чтобы я могла их записать. Я никак не могла его закончить. Потому что не могу прожить его до конца.
Развязка.
Проснулись очень рано. Где-то в начале шестого, потому что тогда еще не рассвело, когда нас переводили обратно в спортзал. Наши места
под окнами на скамейках были заняты и в итоге мы оказались между кольцом и центром спортзала.
Время тянулось очень медленно, ползло. Какое-то время мы еще спали. Жажда убивала. И бессилие, не хотелось даже двигаться. Я видела у некоторых людей баклажки с желтой жидкостью, сначала я не поняла, что это была моча. Все это время с Зариной был ее двоюродный брат, первоклассник, она очень боялась за него. На третий день он был совсем слабым, и все время просил воды. Тогда она взяла откуда-то мочу в какой-то сломанной дешевой шкатулке и давала ему немного, обтирая ее же его и свое лицо. Я не смогла преодолеть свою брезгливость или моя жажда была не такой сильной, чтобы выпить это. Зарина лишь протирала мне лицо и губы. Это не было так мерзко на тот момент, нет. Рядом сидел мальчик из параллельного класса и явно уже был не в себе. Просил у нас наши номера телефона, обязательно хотел их запомнить и набрать, когда мы выйдем оттуда. А когда увидел сосуд с мочой, стал швырять его и кричать нам чтобы мы не пили «это масло». Дико хотелось спать. Я уже мечтала не столько об освобождении, сколько о смерти, потому что это казалось более вероятным исходом. А хотели в третий день мы только одного – конца. Любого конца, лишь бы все это кончилось.
В бессилии и желании уснуть я валилась на пол, но боевики заявили, что будут расстреливать всех, кто теряет сознание. Тогда Мама сказала: “Надо подняться”. Мы с Зариной прислонились друг к другу спинами, так и сидели, потому что сил совсем не осталось, сама мама была уже очень-очень слабая. Зарина спросила меня который час. Все это время на мне были любимые красно-коричневые часы ‘Swatch’, которые мне подарила сестра, поэтому я все 3 дня могла ориентироваться во времени. На тот момент было без малого час дня, где-то без 10-5 минут. Потом раздался телефонный звонок. Время от времени боевикам звонили, и они все (как нам казалось, наверное) пересказывали заложникам. “Из Чечни выводят войска, – сказали они. – Если эта информация подтвердится, мы начнем вас понемногу выпускать”. И тут мне первый раз за все эти три дня захотелось заплакать, потому что появилась надежда, что мы вырвемся оттуда. А потом…. Я просто потеряла сознание, а когда очнулась, надо мной горела крыша, все падало, кругом лежали люди. И первое, что я увидела, когда я поднялась – горящий и обожженный труп одного из террористов на стуле, под разорвавшимся снарядом, которого заливал ведром с водой другой боевик. Они стали кричать о том, чтобы живые поднимались и выходили из спортзала в коридор. Не знаю почему, но мы с Мамой встали и пошли. Я успела заметить небольшую разорванную ямочку на левой руке и мысленно успокоилась, что других ран нет. У Мамы же в правой лопатке было маленькое и узенькое отверстие. По пути к выходу я пыталась идти осторожно, везде лежали тела, фрагменты потолка, дымящиеся деревянные брусья. У самой двери я увидела то, что до сих крутится у меня в голове, когда я думаю о теракте… Я увидела тело маленькой и худой девочки, а когда посмотрела выше шеи, поняла, что просто не вижу верхней половины черепа, какое-то бело-красное месиво над красивым, но мертвым личиком. Это был самый страшный и жуткий момент, наверное, тогда ко мне пришло осознание того, что это все реально.
Боевики вывели нас из спортзала в столовую. Там заложники могли выпить воды из бочек, какие-то дети жадно ели печенья. Недалеко от меня стоял мужчина с мальчиком на руках. Мальчик был все еще одет в брюки и белую майку, в центре которой был большой красный кровавый круг. Он плохо дышал, вернее, его дыхание больше походило на хрипы странного животного. Мама спросила меня: «Это, что, мой Вовка?». Я его вроде узнала, но тогда не могла быть уверенной ни в чем, как будто мои зрение, восприятие и психика играли со мной. А к маме привязалась одна девочка лет 8 в столовой и говорила: «Галина Хаджиевна, я вас знаю. Вы меня заберете к себе жить? Моя мама и сестра умерли. Точно, у нее кровь изо рта шла. Я хочу с вами жить, я сама одеваться умею и купаться, хорошо?». Мама только кивала в ответ, успокаивала ее и держала рядом.
Потом Они заставили заложников выставить в окна (а в столовой они были еще и прикрыты решетками) детей, чтобы те махали солдатам тряпками и кричали, что тут заложники, чтобы наши не стреляли. Женщины не захотели ставить детей и встали на подоконники сами. Все снова лежали на полу (меня тогда чуть не задавили, мама помогла выбраться из-под груды тел). Потом раздался новый взрыв, очень сильный по своей мощи. Я смотрела в тот момент в потолок и горячая плотная взрывная волна окатила меня с головы до ног. Я подумала: «Вот и конец. На этот раз я точно умерла».
Я очнулась. Кисть уже висела, кровью были залиты мои любимые “Swatch”. Я посмотрела на ногу и увидела, что сквозь рану ниже колена я вижу что-то белое блестящее, похожее на кость. Мне было совершенно не больно, просто тяжело поднимать руку и ногу. Мама лежала рядом. “Нога, – сказала она. – Уходи”. никогда не смогу простить себе то, что послушала ее, развернулась и пошла. Не знаю, что это было. Откуда это предательство.
Я поползла на четвереньках к выбитому окну. Возле окна стояли какие-то печки, я добралась до подоконника. На одной из этих печек лежали два трупика раздетых истощенных мальчиков. Они были похожи как братья. Их глаза… Видимо, их выставляли в окно с тряпками. Или дети просто хотели вырваться.
До улицы мне оставалось одно движение, когда моя нога провалилась в щель. Я уже ногу почти не чувствовала, не могла ее найти, все тянула ее, тянула, и ничего у меня не получалось. Внизу меня уже ждали, и наши ополченцы, и военные. Они кричали мне: “Давай, золотце, давай, солнышко!” А я не могла. От этого чувства бессилия и безнадежности я стала плакать. Первый раз за 3 дня я плакала. Но потом как-то собралась и освободила ногу. Меня подхватили, положили на носилки, понесли через какие-то дворы, закинули в пазик и повезли куда-то. Моя правая ступня всю дорогу как-то странно качалась. В пазике со мной лежала женщина, которая сначала жадно пила воду. А мне было все равно. Сил радоваться уже не было…
Потом меня найдут родные; потом меня отвезут во владикавказскую больницу, где я буду лежать в одной операционной с моей мамой, но узнаю об этом только потом; потом я буду бороться со своим сознанием, чтобы ему не казалось, что я все еще в заложниках; потом я буду читать смс сестры и случайно прочту соболезнования о моей Маме; потом по телефону мне скажут, что буквы Д в МАДАММ больше нет – Дзерочка погибла; что Арсена нет в живых; что Аланка – моя героиня всех этих трех дней, погибла; что Сабину похоронили в закрытом гробу после экспертизы; что Альбина Викторовна выводила детей; что самые благородные и сильные умерли, сгорели, истекли кровью… И много разных «потом». До сих пор умирают из-за последствий теракта. До сих пор люди проживают эти события снова и снова. Я вам не рассказала и половины, наверное. Память – удивительная штука: стремится забыть все плохое, страшное, больное.
Каждый день – новое «потом». Я не знаю, что надо сделать, чтобы такого больше не повторилось. Или чего-то другого, ужасного. Я рассказываю вам свою историю. Все, что произошло – произошло в моей любимой школе, с моими близкими и любимыми мне людьми, и я считаю, что имею право на то, чтобы рассказать о своей боли вам. То, что я тогда называла жизнью – у меня отняли. У кого-то отняли даже право на жизнь. Над многими издеваются до сих пор, делая их еще большими калеками.
Бесланчане стремятся распространить правду. Но это у нас плохо получается. Расследование идет уже 6 лет и не сдвигается с мертвой точки. Все вопросы, которые у нас имелись тогда, остаются и по сей день. Это – моя правда, может местами слишком откровенная, иногда даже жестокая и тошнотворная.
Спасибо вам за внимание.
(original texts by author in russian) http://agunya.livejournal.com/
TECHNOLOGOS VLOG 